Беседа с настоятелем Успенского храма в Ивангородской крепости игуменом Довмонтом (Беляевым)

Это сейчас, когда нет гонений на христианство со стороны государства, легко: пришел в храм, договорился, кое-где внес фиксированное «добровольное пожертвование» и, в зависимости от искренности твоего шага, стал православным – никаких внешних помех вроде бы не предусмотрено. Искушения, испытания будут, разумеется, но касаются они по большей части внутренней жизни христианина. А в совсем ведь еще недавнее время шаг навстречу Христу воспринимался государством с его чиновничьим и карательным аппаратом ох как неодобрительно. Не мешало бы нам вспомнить те годы, наверное, чтобы ценить как сегодняшний мир, так и собственную ответственность перед Богом.

Настоятель Успенского храма в Ивангородской крепости игумен Довмонт (Беляев) рассказывает об осознанном принятии Крещения и неизбежных испытаниях, с которыми приходится сталкиваться православному человеку.

– Отец Довмонт, как началось ваше знакомство с Богом?

– Как бы сказать… Втихаря. Брат дал мне почитать Евангелие от Матфея. В советские годы Библия, Евангелие были не просто редкостью – это были книги вообще из другого мира. Мое Евангелие – это было такое дореволюционное издание на двух языках: на славянском и на русском. Я был тогда подростком, и, как мне кажется, тогдашнее молодое поколение лучше умело читать и ценить прочитанное, чем сегодняшнее. Вот я и читал, впитывал в себя эти сначала неизвестные, но, знаете, такие веские, мощные, настоящие слова. Внимательное, вдумчивое и трепетное чтение подростком Евангелия в таких полуподпольных условиях привело к тому, что отдавал я книгу брату, будучи уже совершенно другим – повзрослевшим – человеком.

– Это начало 80-х годов прошлого века. По меркам историческим – смешное расстояние. Но сколько же всего изменилось за это время! Понимаю, 1980-е – это не ленинский, не сталинский террор, не хрущевские гонения, но, тем не менее, открыто говорить о Христе было просто невозможно. Как у вас, у подростка, воспитывавшегося в советских условиях, возник интерес к чтению Евангелия, к Богу?

– Тут надо не забывать, где я родился и вырос: во Пскове. Тем более я учился в детской художественной школе. И мы ходили на пленэр по городу. А что в Пскове рисовать? – Одни храмы. Там больше тридцати церквей. И, конечно, меня эти храмы очень сильно привлекали, эта архитектура церковная. Начиная с самого раннего возраста, с первого класса, с восьми лет. И мы рисовали храмы. А еще у нас был прекрасный преподаватель – он и сейчас жив, слава Богу. У него имя интересное такое – Александр Александрович Александров. Мы его Сан Саныч звали. Он закончил наш псковский пединститут. Преподаватель черчения и рисования. Он нам об иконах рассказывал, об иконописи, и эти рассказы были очень интересны.

– То есть он не следовал «генеральной линии партии и правительства», согласно которой, Гагарин в космос летал и Бога там не видел?

– Нет, он верующий человек был, но в советское время об этом открыто не говорили. И как раз через культуру Сан Саныч пытался до нас донести мысль о том, что жизнь человеческая – чуть выше, чем пятилетка в четыре года, очередь на квартиру, салями или импортная стиральная машина. Получалось.

– С символикой икон он вас знакомил?

– Да. Он рассказывал нам об иконах, почему Богородица так изображается, почему так – «Одигитрия», почему – «Спас Нерукотворный», что значит красный цвет, зеленый, что такое обратная перспектива. Потом об архитектуре храмовой много нам рассказывал. И это было очень интересно. И это многое мне – да и всем нам, наверное, – давало. Когда я с Евангелием познакомился, у меня еще не было стремления к какой-то конфессии, какого-то конкретного ощущения. Я просто Христа открыл. Христос мне открылся. А Церковь мне открылась – в колхозе.

Благословенная картошка!

– Звучит странно: «Церковь открылась в колхозе»: несоветские реалии в советских условиях.

– Да. Это были, знаете, выезды студентов на картошку.

– Как не знать!

– Вот, и мы, студенты художественного училища, первые месяцы учебы проводили в полях. Жили у местных жителей, а работали в колхозе. Бабушка, у которой мы жили на квартире, в сельском доме, в избе, баба Надя, она церковница была, она ходила читать Псалтырь по усопшим. Раньше были такие бабушки, их монашками называли, они, если кто умрет, приходили ночью читать над гробом Псалтырь перед тем, как похоронить. Ее звали читать, она такая верующая была женщина, и она меня увидела в церкви. Туда я зашел очень просто: увидел храм рядом с нашими полями, ну и пошел вечером. Можно даже сказать, ринулся. Пришел, а там баба Надя.

И после этого она сразу меня начала… ну не то чтобы в чем-то убеждать, а как-то отмечать особо, что ли. Иногда даже пирожком каким баловала. Так-то она кормила нас всех вместе – ей колхоз выделял деньги, и она варила картошку, ну чего-то простое делала: молоко, картошка, хлеб, щи…

– А купить можно было что-нибудь?

– В магазине – иди, покупай. Ну что можно было тогда купить? Выбор был небольшой. Перестройка, все по талонам.

Но перестройка перестройкой, а я захотел принять Крещение. Причем именно в той самой сельской церкви.

Такой ливень пошел! – и нас колхоз от работы освободил. Мы скорее в храм, на Литургию

– Как называется это село?

– Чамерово Весьегонского района Тверской области. Казанская церковь. А бабы Нади я даже фамилии не знаю, она так и осталась: баба Надя и баба Надя. Крестили меня после всенощной на Рождество Богородицы, а наутро была Литургия. Меня крестил отец Александр Мискин, он сказал: «Тебе причаститься надо, я тебе частицу оставлю, ты с утра ничего не ешь, и, когда будет возможность, ты придешь, и я тебя причащу». А Господь так устроил, что с утра такой ливень пошел, и нас в этот день от работы освободили. Мы скорее с бабой Надей в храм, пока идет Литургия. Вот тогда он меня исповедовал, хотя я был крещен, но все равно он со мной на исповеди поговорил.

Он мне интересно сказал, что сначала он подумал: вот какой-то парень стоит и, видно, не нашей веры, потому что не крестится, не осеняет себя крестным знамением. А я считал, что раз я не крещеный, то мне и креститься нельзя. Я просто так стоял, и все. Я ему так и объяснил, что я не ищу никакой другой веры, просто я думал, что некрещеному нельзя осенять себя крестным знамением.

И у меня уже возникло четкое желание служить, и я сказал ему, что хочу свою жизнь связать с Церковью. И он тогда написал письмо своей сестре. У него сестра была замужем за протодиаконом отцом Михаилом Мельниковым в Калинине. Он служил в «Белой Троице», это был единственный действующий храм на весь город. Он сказал мне: «Ты сходи туда, он человек образованный, семинарию закончил, он тебя направит, куда надо». И я действительно пошел туда, когда приехал в Калинин, познакомился с отцом Михаилом. Он закончил Московскую семинарию в Троице-Сергиевой Лавре. И он меня научил читать и пению. Это, конечно, было такое суровое обучение: что-нибудь не так, он тебе – бах! Сам он пел в хоре архимандрита Матфея (Мормыля), а там воспитание тоже было суровое, поэтому у него такие же методы были. Но, в общем-то, я был рад…

Читать дальше: http://pravoslavie.ru/116601.html